Общий недостаток всех этих мотоциклов – отсутствие задней подвески, из-за чего одной из частых поломок были вылетевшие спицы. Способ ремонта – использование вместо одной сломанной спицы двух, соединенных крючком. Такая конструкция работает только на растяжение, но позволяет хоть как-то уменьшить недопустимые биения, «восьмерки» колеса.
BMW-R12 был вполне серьезным мотоциклом с четырехтактным оппозитным двигателем в 22 л.с. Его российский родственник с немецкой родословной и уже задней подвеской – М-72 начал выпускаться на Московском мотозаводе (ММЗ) еще перед войной – в 1941 году. Эти мотоциклы были на вооружении Красной армии. Их можно видеть на кадрах знаменитого парада на Красной площади 7 ноября 1941 года.
В конце 1941 года завод был эвакуирован в Ирбит, на котором подобные мотоциклы продолжают, кажется, выпускать до сих пор.
Что же касается К-125 («кака») и его полного аналога М-1А («макака») то эти легкие мотоциклы с двухтактным двигателем мощностью 4,5 л.с., тоже повторяли какую-то немецкую довоенную модель фирмы DKW и начали выпускаться сразу после войны в Коврове и на возрожденном ММЗ.
На таких мотоциклах на даче можно прокатиться до ближайшей речки. Но, загрузив их приличным грузом, в том числе – парой канистр, отправляться в поход по разбитым послевоенным дорогам, в условиях дефицита любой детали, резины, масел, бензина можно было только в поисках своеобразных, местами специфично советских приключений по преодолению дефицита. В том числе и еды.
Мы получили этих приключений сполна. Но многие годы потом вспоминали об этом с большим удовольствием.
В первый же день поездки обнаружили:
– что за Внуково асфальт кончился. Началась разбитая, почти фронтовая дорога. И так почти до Киева. Для нас это была неожиданность, хотя мы и пытались узнать состояние дорог из всех доступных источников. Но все было секретно. А может, никто ничего и не знал;
– что из привинченного к решетке багажника моего мотоцикла деревянного ящика с консервами часть банок от тряски выскочили. (Отсутствие задней подвески!) Эти банки с тушенкой мы доставали на базе Моспродторга по письму «четырехугольника» МАИ (ректор, секретарь парткома, председатель месткома, секретарь комитета ВЛКСМ), с просьбой «оказать содействие в снаряжении мотоэкспедиции студентов МАИ по местам боевой славы… и т.д.». Страшная, невосполнимая потеря. Меня чуть не убили. За халатность.
Из пяти участников похода права на управление мотоциклом были только у двух – у меня и Гелия Земцова, владельца BMW. Кстати, незадолго до описываемого путешествия, мотоцикл, и не солидный BMW, а К-125, был только у Гелия. По доброте душевной он и мне давал на нем покататься. Катались и зимой. Этот мотоцикл занял в моих мечтах и вожделениях почти такое же место, как и другое типовое вожделение двадцатилетнего юноши. Когда он у меня появился, я готов был не слезать с него сутками и ехать куда угодно. Вообще, вспоминая те годы, начинаешь как-то более снисходительно смотреть на идиотизмы своих молодых наследников.
Ситуация с правами нас нисколько не беспокоила и ни разу не привела к каким-либо недоразумениям с милицией. Обычно при знакомствах с представителями властей показывалась бумага из МАИ с «просьбой ко всем советским и партийным организациям оказывать содействие группе туристов-мотоциклистов МАИ, совершающих… и т.д.» После этого обычно уже ничего не требовалось. Пару раз интересовались правами, тогда один из нас, представившись руководителем пробега, показывал свои права.
«Документы остальных упакованы вон в том чемодане. Прикажете распаковать?» Ни разу никто не приказал.
А бумаг на красивом бланке МАИ у нас был, наверное, десяток. На все случаи жизни. Бланки МАИ были не слишком дефицитны.
Были опасные случаи засыпания за рулем мотоцикла. Вспомнив и записав это, я с досадой посетовал на то, что сейчас я в мягкой постели иногда полночи не могу уснуть. Вот, Илья Гольберг, заснув, въехал в кювет. И ему еще смешно. Нам, наблюдавшим едущий мотоцикл и спящего водителя с закрытыми глазами, было не до смеха.
А вот он же наливает мне перцовку в вывернутый из бензобака масломерный стаканчик. Омерзительный вкус получающегося напитка мы потом долго вспоминали. Но после очередной холодной ремонтной ночевки выпить было просто необходимо. Немного. Нам же ехать.
Отец Ильи – 
известный писатель Ефим Дорош,
член редколлегии еще того «Нового мира», журнала Твардовского. В последующие годы мы, во многом благодаря Илье, смогли познакомиться с частью моря самиздата и легче и быстрее, чем другие наши сокурсники расстались с советским мироощущением. Впрочем, в конце брежневского периода маразм системы был уже настолько очевиден, что и отдельного просветительства не требовалось. Вспоминаю вот какой случай.
Где-то в конце 70-х – начале 80-х годов я зашел домой к Гелию Земцову. (Между прочим, после окончания учебы и почти до пенсии контакты с одноклассниками и однокурсниками были не часты.) Я – редкий гость, хозяева стали собирать в смысле выпить-закусить и потянулись выключить бубнящий телевизор, по которому показывали очередное награждение Брежнева.
В это время их дочь Маша, которая тогда была то ли в восьмом, то ли в девятом классе, произнесла фразу, которую невозможно забыть: «Папа, подожди, не выключай. Дай поненавидеть».
Сейчас Маша живет в США. Ее дети хорошо говорят по-русски. Но по-английски лучше.
